Призраки Ойкумены - Страница 45

– Бей, Фриш!

Уворачиваясь от меча, гиена припала к земле. Демоница рычала, оскалив желтые клыки. Мерцая слепящей синевой молнии, многозвенный цеп гематра хлестнул тварь раз, другой. Запахло паленым, из пасти веером полетело зубное крошево. Лапы гиены подломились, и цеп прикончил мерзавку, размозжив странный расщепленный череп в кашу. От прикосновений цепа плоть гиены тлела, дымилась, вспыхивала язычками огня.

– Есть!

Диего Пераль был счастлив. Ближайшему другу, отцу, духовнику на исповеди – ни одной живой душе маэстро не признался бы в этом, но факт оставался фактом. Впервые за долгое время он жил, дышал полной грудью, а не метался в западне. Маэстро делал, что умел: колол, рубил, убивал. На пороге гибели, сражаясь в пекле, он и в мыслях не искал лучшего места, потому что лучшего не существовало. Он слышал, как кричит Карни, подбадривая бойцов. Радовался, что коллантариев прижало к скале – в противном случае Пробус, дрянь со справкой, бросил бы Карни на поживу бесам и постарался увести отряд подальше. Еще бы! Такая возможность уничтожить проблему чужими руками, верней, лапами… Диего казалось, что бесы рвутся к девушке, дурея при виде Энкарны де Кастельбро, воскресшей из мертвых. А коллантарии для тварей – всего лишь преграда, мешающая добраться до вожделенной цели. Здравый смысл подсказывал, что глупей глупого превращать Карни в центр мироздания, в цель вселенского заговора. Но кто его слушал, этот здравый смысл?!

Диего Пераль был счастлив. Единственное, что отравляло счастье Пераля-сына – выражение лица дона Фернана. Плохой знаток гримас, Диего тем не менее поклялся бы на Святом Писании, что дон Фернан тоже счастлив. Иметь с графом что-то общее – хуже пытки маэстро не мог придумать.

V

Сигнал общей тревоги, поданный Тичаоной Мароле, выдернул чеку из гранаты. Вирт, гипер и радиоэфир взорвались, щедро сея осколки: крики, команды, потоки данных.

– Борт три-дюжина дробь три!

– Я – борт три-дюжина дробь три…

– Ваш взлет…

– Я – борт три…

– …отменен до особого распоряжения! Повторяю…

– Борт ноль-один-семь дробь два!

– Я – борт…

– Уходите в РПТ!

– Экстренный режим! Повторяю…

– Яхта «Сатирус»! Срочно отзовитесь!

– Фаг тебя в душу! Я тут…

– Двадцать семь фагов! Красный код, флуктуативная опасность!

– Ни хе…

– Сажайте яхту на Н'голу! Вы к ней ближе всего!

– …себе…

– «Ведьмак» полсотни первый, доложить готовность к старту!

– «Ведьмак» полсотни первый к старту готов!

– Старт без отсчета! Коридор свободен.

– Есть старт без отсчета!

– Антис! Нам нужен антис!

– Передаю данные целей…

– Данные пошли…

– Вызывайте Папу Лусэро!

– Вне зоны доступа…

– В кабаке завис, сволочь!

Квадво Эбале, начальник смены центра внешней безопасности полетов, в сердцах грохнул кулаком по пульту. В месте, куда пришелся удар, бежевый металлопласт был вытерт до белизны и глубоко промят. Эргоном-дизайнеры не зря ели свои лепешки с черной икрой: вот уже четверть века этот участок пульта терпел побои взбешенного начальства без всяких последствий для чувствительной аппаратуры.

– Вызывай через гипер! Красный аларм!

– Уже, – с раздражением отозвался помощник.

Взгляд помощника прикипел к сенсорной сетке контроль-сферы.

– Что – «уже»?!

– Ломлюсь через гипер. В кабаке я бы его по-любому достал.

– Звони в тюрьму!

– Папа откинулся на прошлой неделе. Нет, молчит. Значит, он в большом теле. Не достучимся…

– Вызывай М’беки! Вызывай всех!

Истерика, подумал Квадво Эбале. У меня истерика. Вот ведь зараза. Меня повысили в должности три дня назад. Первое дежурство в качестве начсмены, и нате – грандиозное ЧП, какого не знала Китта. Да что там Китта! Стая флуктуаций континуума вламывается в густонаселенную систему – такого не знала Ойкумена! Сейчас я начну хохотать, пускать слюни и биться головой о стенку. Оригинальное решение проблемы…

Рухнув в кресло, Эбале активировал сферу спецсвязи. Он молился Великому Джа, чтобы Думиса М’беки, второй киттянский антис, оказался на планете. Если же нет… Сказка, вспомнил Эбале. Сказка о мальчике с трусливым Лоа. Сказку рассказывала ему мама перед сном: жил-был мальчик, чей Лоа родился отъявленным трусишкой. Когда мальчику предстоял подвиг – например, снять котенка с дерева – мальчик спрашивал свой Лоа: «Дрожишь, заяц? Ничего, ты еще не так задрожишь, когда узнаешь, куда я тебя поведу!» Позже, изучив соответствующий раздел энциклопедии, Квадво Эбале выяснил, что мальчик вырос и дожил до глубокой старости – дедушка Чака глядел на внука с портрета: архаичного, написанного маслом на холсте, заключенного в массивную раму с завитушками. Генерал-полковник Чака Эбале, кавалер ордена Славы трех степеней, для друзей и семьи – Чака Медный Лоб. Лоб у дедушки был не медный, и даже не титановый, а настоящий, костяной, просто второй, выращенный заново после осколочного ранения под Эпиреей…

– Уточняю, – сказал Квадво Эбале. Помощник вздрогнул: он впервые слышал, чтобы Эбале, тюха и рохля, говорил таким тоном. – Вызывай М’беки и Папу Лусэро. Зацикли вызов на обоих – пусть комп долбит до упора. Ищи всех антисов, кто ближе к нам. Любых! Пусть срочно выдвигаются. Кто-нибудь должен успеть!

– Есть! – по-военному отрапортовал помощник.

– А я свяжусь с военными, – меж бровями Эбале залегла глубокая складка. – И с коллант-центром.