Призраки Ойкумены - Страница 69

Дома Якатль никогда не видел снега. И простора тоже: на Астлантиде если не горы, так джунгли, если не джунгли, так горы. Поля? Поля видел, да. Это все, чего Пробус сумел добиться от астланина. Якатль шел навстречу, на вопросы отвечал с охотой. Ему просто нечего было добавить к уже сказанному.

Ревнуешь, балбес, спросил себя Пробус. Ревнуешь тузика к чужой планете? Великий Космос, до чего ты докатился! Плюнь на дурака, махни рукой. Восторгается, и пусть его. Застрянем здесь – привыкнет. Улетим – забудет.

Доводы рассудка помогали слабо.

Кибитку тряхнуло на сглаженном снегом ухабе. Летом, в колесном тарантасе, небось, челюсти бы лязгнули волчьим капканом! Облако снежной пыли окутало голову астланина, оседая на лице. Якатль рассмеялся. Пробус с раздражением одернул сбившуюся меховую полость: ему, в отличие от дикаря, было зябко.

Нервничаю, отметил Пробус. Извелся в ожидании.

Двое задир-варваров – черный и белый, как мысленно окрестил их координатор колланта – все-таки не выпустили друг другу кишки. Даже в их головах из нержавеющей стали отыскалась толика здравого смысла. В итоге два веселых гуся вышли на профессора, а профессор, да не прохудятся его теплые носки, согласился на встречу.

Одна беда: точного времени не назначил.

– Адольф Фридрихович нас примет, – объявил Пшедерецкий коллантариям. – В ближайшие дни он занят. Освободится – перезвонит.

Чем может быть занят именитый космобестиолог в такой дыре, как Сечень, Пробус не мог даже предположить. Фантазия отказывала. Должно быть, Штильнер накачивался самогоном, предварительно вскипятив его в самоваре. А что еще тут делать?

Два дня вынужденного безделья. Два дня томительного ожидания. Разухабистые застолья, натужное, нервное веселье, похмелье с утра. Конные прогулки по окрестностям. В промежутках – бесконечные, выматывающие душу разговоры. Всякий раз они обрывались на полуслове. Кошмары по ночам – мертвая девушка топталась в спальне, лезла в постель. Профессор оставался последней надеждой, но подгонять Штильнера, звонить и напоминать о себе никто не решался.

Щепетильный вехден Сарош от имени колланта предложил хозяину компенсировать расходы на прожорливую компанию. Пшедерецкий насмерть оскорбился, вопрос замяли и больше к нему не возвращались.

Наконец Пробус не выдержал и собрался в город – развеяться, сменить обстановку. Он хотел вызвать аэромоб, но Пшедерецкий отсоветовал: к чему привлекать лишнее внимание? На санях доедете, тут рядом. Получив от Фриша ответы на целый ряд скользких вопросов, чемпион проникся идеей тотальной конспирации.

– Приехали, барин!

Кибитка встала на краю маленькой площади. Дальше начинались жилые кварталы: каменные дома в три-четыре этажа. Из снежных шапок торчали закопченные кирпичные трубы; в небо тянулись чистые, прозрачные столбы дыма. Яркое не по-зимнему солнце подмигивало из окон, искрилось в игольчатых бородах сосулек, украсивших карнизы. Задорно тренькала балалайка, гомонила толпа, над головами взлетали крики зазывал. Было людно: с лотков торговали пирогами и пряниками, валенками и шалями, глиняными свистульками, леденцами-петушками, местными папиросами и вудунскими сигарами. Аккумуляторы к уникомам, расписные ложки из липы…

Пробус выбрался из кибитки, расплатился с извозчиком и сладко потянулся, хрустнув позвонками. Ему нравился варварский балаган. О Якатле помпилианец не беспокоился: этот не потеряется. Если что, достаточно потянуть за поводок, и прибежит как миленький! Больше всего на свете астланин боялся потерять Спурия Децима Пробуса – источник бесконечной радости, которая третий год щедро наполняла жизнь Якатля.

Пусть развлекается: тузику найдется, на что поглазеть.

Кутерьма дарила шанс забыть о проблемах. Пробус до хрипа торговался за каждый грош, вызывая у сеченцев уважение, сравнимое с экстазом, обсуждал цены на мед и деготь, доводя красномордых купцов до инфаркта – полное отсутствие знаний о предмете компенсировалось титаническим апломбом; пострелял в импровизированном тире из духового ружья, выиграл деревянную куклу под чудны́м названием «матерёшка», в трактире «У деда Панаса» откушал умопомрачительных вареников с вишнями, запив их кружкой горячей медовухи: с мороза горяченькое пришлось кстати…

– Глашка! Айда обезяна заморского смотреть!

Парнишка в драном армяке с отцовского плеча голосил на местном наречии. Слов Пробус не понял. За парнем он двинулся из чистого любопытства. Угодив в толпу, заработал локтями, извиняясь направо и налево, протолкался в первые ряды – и увидел, что явился по адресу. Балалаечник наяривал плясовую, а в кругу, под одобрительные хлопки и вопли зрителей, плясал татуированный дикарь с головой-яйцом.

– Голый!

– Голышом выкомаривает!

– Портки на ём…

– Зимой, по снежищу…

– Пятки отморозил, вот и скачет!..

– Чудо-чудило!

Люди радовались. Люди смеялись. Аплодировали, бросали медяки. На деньги Якатль чихать хотел – он был счастлив бесплатно. Надо уводить, с беспокойством подумал Пробус. До вечера пропляшет, дурила. Уводить по-тихому: хорошо, что тут ни камер слежения, ни полиции…

– Извините, – поинтересовались сзади. – Вы не подскажете, что бывает за нарушение указа Сената?

– Какого указа? – машинально уточнил Пробус.

С опозданием до него дошло, что вопрос прозвучал на языке Великой Помпилии.

– «Неделя раз-два-три», – пояснили ему. – Указ ноль семь дробь сто двадцать три. Он запрещает владельцам тузиков выходить в большое тело с астланином на поводке. Там и наказание предусмотрено. Напомнить?