Призраки Ойкумены - Страница 88

Яффе подождал, пока сеньор Пераль поймет: это шутка. Сеньор Пераль не понял. Кажется, никто, кроме мар Фриша, не понял. Чувство юмора, подумал Яффе. Какое же оно разное, чувство юмора.

III

Дон Фернан вел машину иначе, чем Пшедерецкий. Небрежно, шутовски, поигрывая пальцами над сенсорной панелью, как если бы выбирал блюда из ресторанного меню. Глаза его были полуприкрыты, да еще и затенены длинными, считай, девичьими ресницами. Казалось, дон Фернан сейчас заснет. Автопилот не успеет перехватить управление, пассажир – тем более, и спортивный «Кримильдо» сорвется в самоубийственный штопор.

– Позвольте вопрос, сеньор Пераль…

Акцентированным «сеньором» сын маркиза де Кастельбро, верней, новый маркиз де Кастельбро подчеркивал для тугодумов: «Да, я помню, сеньор Пераль! Вы не любите, когда вас называют доном Диего…» Не дождавшись разрешения, дон Фернан улыбнулся и продолжил без малейшего стеснения:

– Вы ломали клинки?

– Да.

– Я имею в виду, раньше.

– Да.

– Я имею в виду, свои?

– Да.

– Тройное да, – задумчиво пробормотал дон Фернан. Ясный, хотя и тихий голос, внятная речь, железная настойчивость, с какой он вел разговор к намеченной цели, ярко противоречили ленивой позе кота, задремавшего на солнцепеке. – Сеньор Пробус утверждал, что пассажир колланта должен трижды согласиться. Мой духовник, отец Игнасио, предупреждал меня: если ты хочешь, чтобы дьявол вошел в твой дом, его нужно пригласить три раза. Забавная параллель… Так говорите, вы и раньше ломали клинки?

Диего молчал. Рапира стояла между ног маэстро, яблоком рукояти упираясь Пералю в подбородок. Я должен бояться ее, подумал Диего. У меня должны трястись поджилки от одного прикосновения к ней. Я должен…

Он не боялся, и поджилки не тряслись.

– Дровяной бастион, – левой рукой маэстро поглаживал гарду рапиры. Женщину не ласкают с такой нежностью и заботой, с какой Диего Пераль касался округлостей чаши, усов крестовины, защитных дуг, сплетенных в полукорзину. – Мерзавец орудовал абордажным топором. Я проткнул его приятеля, замешкался…

«Кримильдо» летел медленно, словно на обзорной прогулке. Внизу по укатанному до синего блеска снегу скользили две черные тени: аэромоба и мотосаней. Проселочная дорога изобиловала крутыми поворотами, сугробы на обочинах обещали непрошеным гостям массу проблем, сдобренных ядреным морозцем, и мар Яффе управлял плохо известной ему машиной без лихачества, можно сказать, академически. Компанию аламу составил мар Фриш, утонувший в исполинском тулупе добряка-Прохора. Остальные члены колланта остались в усадьбе. Пшедерецкий – тогда еще Пшедерецкий! – заметил, что неловко в первый же визит являться к профессору шумной толпой. Коллантарии заупрямились: каждый хотел видеть Штильнера, задать ему тьму вопросов, лично выслушать ответы. Все наперебой клялись, что уж они-то будут вести себя тише воды, ниже травы. И вообще, только круглый дурак не отличит толпу от компании! Женщины требовали пропустить их вперед, потому что мужчины, как верно заметила Джессика Штильнер – тупиковая ветвь эволюции, способная в лучшем случае мочиться стоя… Гвалт рос, ширился, вскипал мутной пеной, и мало-помалу скандалисты поняли, что Пшедерецкий прав.

Кандидатура Гиля Фриша на роль представителя колланта стала приемлемым компромиссом.

– Топор, – кивнул дон Фернан. – Это раз.

– Осада Сонти. У ворот Бравильянки капитан Ленуарес потребовал, чтобы я отдал ему свою рапиру. Я не позволял трубачу дать сигнал к отступлению. Капитан сломал мою рапиру об колено, велел солдатам взять меня под арест… Я ударил капитана, а трубач спросил, буду ли я бить и его тоже, если он подчинится приказу Ленуареса. Обязательно буду, подтвердил я. Тогда трубач заявил, что без зубов ему хана, как музыканту, и лучше он пойдет под трибунал, чем познакомится с моим кулаком…

Вспоминать было приятней, чем думалось маэстро поначалу.

– Мы вышибли сонтийцев из ворот. Я дрался шпагой капитана Ленуареса. После боя он пришел ко мне в палатку. Предложил решить спор полюбовно, как ведется у настоящих мужчин.

– Дуэль?

– Новая рапира за счет Ленуареса. Мешочек с дюжиной золотых эскудо. И мое обещание держать язык на привязи. За героический штурм Бравильянки капитан удостоился похвалы маршала Эль-Бьерзо. Это у трубачей нет карьеры без зубов. У капитанов очень даже есть…

– Значит, осада Сонти. Это два.

– Дуэль с покойным сеньором Бреши́. Я был молод и неопытен. Бреши подловил меня на выпаде и сломал острие моей рапиры, застрявшее в кольцах гарды рапиры Бреши. К счастью, это не лишило меня возможности рубить. Сломанным острием я вспорол сеньору Бреши щеку – и, возвращая рапиру, рассек ему яремную жилу.

– Три.

– Четыре и пять. Я не хочу рассказывать об этих случаях.

Мотосани свернули в лес. Дорога путалась в соснах, огибала подлесок, сверкающей лентой ныряла в распадок. Судя по состоянию дороги, пользовались ею довольно часто. Дон Фернан поднял «Кримильдо» над верхушками деревьев. Стая ворон снялась с ветвей и, заполошно крича, летела за машиной, пока не отстала.

– Не надо, – согласился дон Фернан. – Пять, так пять. И всякий раз вы меняли клинок на точно такой же? Вес, длина, упругость? Не отвечайте, я сам вижу, что да.

– Я привык к такому.

Разговор начал раздражать Диего. Но у него не было выбора. Он хорошо помнил, что рапира, оставленная им накануне отлета в Бухте Прощания, сейчас хранится в Эскалоне, в доме Фернана де Кастельбро. Дон Фернан сам сказал ему об этом. Маэстро злился, выстраивал довод за доводом, и все равно – чувствовал себя изменником, бесчестным подлецом.